О мемуарах Карла Проффера

В издательстве «Corpus» выходят книги про Иосифа Бродского, разрастаясь в полноценную серию. Сначала Эллендея Проффер Тисли опубликовала мемуары «Бродский среди нас» (2015). Потом Елена Якович составила книгу «Прогулки с Бродским и так далее» (2016), основанную на знаменитом walk-movie с участием не только нобелиата, но и его друга и учителя Евгения Рейна. И наконец, вышли воспоминания Карла Проффера — «Без купюр» (2017).

Хотя эта книга идеально вписывается в обозначенную серию, центральное место в ней занимает не Бродский, а «литературные вдовы России»: Надежда Мандельштам, Тамара Иванова, Лиля Брик, Любовь Белозерская и Елена Булгакова.

Мемуары — это всегда брызги шампанского, пусть и с аберрацией памяти. Вспышки — яркие, искрящиеся, искренние. Насколько они правдивы, неважно. Особенно если мы имеем дело с первоклассным рассказчиком. А наш герой — именно такой.

Карл Проффер, неожиданно даже для себя погрузившийся в филологию (а зачастую так и бывает!), стал изучать русский язык и литературу. Оказавшись в СССР, познакомился с отечественными литераторами и литературоведами, которые в свою очередь уже свели его с легендарными вдовами.

Особую роль в книге «Без купюр» играет Надежда Мандельштам. Старушка, при виде которой разбегались все детишки в Новых Черёмушках, была востра на язык и совершенно выбивалась из реальности позднесоветских лет. Её место определённо было в Серебряном веке с его раскрепощёнными нравами.

Она спокойно рассказывала Профферам об изменах Мандельштама и о своих, намекала на собственных и ахматовских женщин. Чопорный читатель, конечно, скажет: зачем нам об этом знать, мы бы прожили и без этой информации. Не сказать, что такой читатель будет прав. Порой всё это становится крайне важным для адекватного восприятия текстов литератора или для понимания перипетий его жизненного пути. Да и опять же повторимся: Надежда Мандельштам родом из Серебряного века, который без всех этих надтреснутых скреп представить невозможно.

Интересовалась Надежда Яковлевна текстами Набокова (а Владимир Владимирович с вниманием относился к ней и даже высылал вдове великого поэта деньги) и молодого Иосифа Бродского; ходила на выставки; любила хорошо приодеться. Тут-то снова проснётся наш чопорный читатель и спросит на этот раз: есть ли что-то по делу, что-то интересное, а то пока Проффер показывает, что человек есть человек и ничто человеческому Надежде Мандельштам не чуждо — и не более.

Вопрос закономерен, тем более что в таком ракурсе будет вестись повествование и обо всех остальных героях книги. Однако всё это неважно. Да, мы почти ничего нового не узнали. Да, всё это есть в текстах той же Мандельштам или того же Бродского. Карл Проффер смотрит на неблагодарных читателей со своего уютного облака и перемывает нам косточки. Но мы ответим ему: «Это же русские, Карл!» Ты же сам писал о книжном голоде, который никак нам не удаётся утолить. Что бы ни написали и чего бы ни издали, всего будет мало.

Именно от этого казуса читатели сетуют на отсутствие современного Толстого или Пушкина ХХI-го века. Может, социологам литературы стоит разобраться с корнями этой проблемы и решить уже, как побороть отечественный книжный голод. Тогда, глядишь, и появился бы массовый читатель реальной литературы и толстых журналов, а не читатель постов в социальных сетях и быстро перевариваемой литературной лапши.

Но всё-таки книга Карла Проффера важна.

Пусть, повторимся мы, она ничего принципиально нового не даёт. Зато она показывает атмосферу 1970 — 1980-х годов внутри культурного пространства СССР. Здесь есть своё очарование: и литературными вдовами, и молодыми непризнанными поэтами, и малогабаритными квартирками, и тягой советских людей ко всему иностранному, и заблуждениями, и извечными русскими и русско-украинскими вопросами.

Приведём отрывок, сегодня как никогда окрашенный политической акварелью, но также по-своему трогательный. Карл Проффер пишет:

«Вечер был полон “русских разговоров” на темы, из-за которых быстро разгорались страсти. Был ожесточенный спор между Львом Копелевым, который родился и вырос на Украине и горячо защищал украинскую культуру, и [Андреем] Сергеевым, с презрением отзывавшимся о “провинциальных” литературах и высокомерно доказывавшим, что украинский даже нельзя считать настоящим языком. Разговор велся на повышенных тонах и, если бы не блестящее общество, закончился бы как минимум взаимной бранью. Спор оборвался вдруг — оба гневно замолчали».

Ох уж эти «русские разговоры» — незаконченные и вековечные. И пусть для широких читательских масс уже непонятно, кто такие Лев Копелев и Андрей Сергеев, но атмосфера кухонных разговоров, ламповая и притягательная, точно заставит вас улыбнуться.

По сравнению с воспоминаниями о Надежде Яковлевне, мемуары об остальных вдовах сильно проигрывают. С самого начала Проффер собирается вести разговор о трёх жёнах Булгакова, но как-то скомкано и второпях говорит только о двух. Лиля Брик предстаёт трогательной и сентиментальной, когда заходит речь о дочке Маяковского; а Василий Катанян — мрачным и хищным литературным приспособленцем, для которого крайне важно свести к минимуму получение иностранными филологами информации о советском поэте, ибо всем он собирается заниматься сам.

Схожий портрет возникает при разговоре о Мариэтте Чудаковой:

«В отделе рукописей <…> я мог подавать столько запросов, на сколько хватало энергии, но, как и большинство иностранцев, получить мог лишь очень малую часть интересующих меня материалов. Хотя надо отдать тамошним работникам должное — они даже сделали фотокопии нескольких материалов <…> И всё же большинство материалов было недоступно, отчасти из-за официальной политики в отношении такого сомнительного автора [как Булгаков], отчасти потому, что большой властью пользовалась Мариэтта Чудакова, а она не хотела подпускать исследователей — ни русских, ни американских — к документам первостепенной важности, поскольку сама готовила книгу о Булгакове. Официальным поводом было: «Архив приводится в порядок»».

Понятно, почему у Проффера такие портреты появляются. Отчасти из-за того, что он сам и его жена — литературоведы (и издатели), а отечественные слависты не хотят никого допускать к своим ресурсам; отчасти из-за, действительно, жадности и порой неадекватности наших филологов.

Что до главного героя целой книжной серии, то Иосиф Бродский сначала мельтешит в мемуарах о литературных вдовах, а после занимает своё достойное место.

Стоит, однако, оговориться, что Проффер заканчивал книгу тяжело больным, на пороге смерти. От этого некоторые главы кажутся незаконченными, но даже в таком состоянии от книги невозможно оторваться, а Бродский даже в таком виде раскрывается по-иному.

Любопытна история с голландской журналистской, как две капли воды похожей на Марину Басманову. Это история воспроизводится и в книге Эллендеи Проффер Тисли, но в мемуарах её мужа она, встроенная в контекст, больше проясняет характер Бродского и его гештальты.

Редактор издания «Без купюр» как раз таки вставил отрывок, написанный Эллендеей:

«Однажды вечером в октябре 1981 года мне позвонил Иосиф и сказал, что хочет попробовать жениться! Иосиф был на какой-то важной политической конференции в Канаде и там, 48 часов назад, увидел женщину, точную копию Марины. Он был ошеломлен. Когда она шла к нему в отеле, он подумал, что это сон, — настолько сильным было впечатление реинкарнации. Оказалось, она журналистка, голландка, частично еврейка и хочет взять у него интервью для голландского радио. Он включил все свое обаяние, и, хотя кое в чем было несоответствие, он ее убедил [жениться] <…> По прошествии недолгого времени стало понятно, что брак вряд ли состоится, но Иосифу очень не хотелось расстаться с этой мыслью, и вернулся он изнуренным и злым и, тем не менее, все еще очарованным. Думаю, скорее идеей с Мариной в сердцевине ее, чем реальностью».

Нельзя не вспомнить строчки Бродского из «Северной почты» (и тем более нельзя обойтись без стихов при разговоре о поэте):

Здесь, в северной деревне, где дышу
тобой, где увеличивает плечи
мне тень, я возбуждение гашу,
но прежде парафиновые свечи,
чтоб тенью не был сон обременен,
гашу, предоставляя им в горячке
белеть во тьме, как новый Парфенон
в периоды бессонницы и спячки.

Поэт легко переносится из архангельской ссылки в Американскую глубинку и, ни слова не меняя, пишет о том же самом. Собственно, когда Карл Проффер пишет о любви — Надежды ли Мандельштам, Елены Булгаковой или Иосифа Бродского, всегда получается много лучше, нежели строки о тех или иных запретах в СССР.

Единственная деталь, которая создаёт трещину в атмосфере, выведенной Проффером, — это оформление книги. Началось всё, конечно, с первой книги — «Бродский среди нас». Но если там фотографии низкого качества были редки и рябь возникала только при растяжке и переводе в иной формат маленьких карточек, то уже в следующем издании — «Прогулки с Бродским и так далее» — это взято за правило. Кадры из кинофильма подаются как полноценные фотографии. В книге «Без купюр» наряду с отличными снимками Лили Брик и Маяковского или Бродского в тулупе Карла Проффера возникают какие-то несуразные фотографии Проффера и Бродского, Надежды Мандельштам (хотя в книге Эллендеи эти фотографии в цвете и в адекватных пропорциях) или Елены Булгаковой. Неужели не было карточек хорошего качества?

Но это всё претензии не к мемуаристу, конечно, а к издательству.

В целом же стоит, наверное, ждать продолжения серии. Например, переиздания и дополнения «Заметок марафонца» Евгения Рейна или «Воспоминаний о Бродском» Людмилы Штерн. Было бы любопытно перевыпустить старые книги и создать ряд новых, тем более что серия явно окупается и будет окупаться, а наш книжный голод всё равно не прекратится.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>